Политическая наука, 2016. № Спецвыпуск
c. 72-90
В.М. КАПИЦЫН∗
ФОРМАТЫ РЕГУЛИРОВАНИЯ НАСИЛИЯ
В МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ
Аннотация. В статье рассматриваются форматы регулирования насилия в
международных отношениях в рамках миропорядка, международного права и
нормативной мировой политики. Такое выделение форматов объясняется исходя
из гоббсианской, гроцианской и кантианской традиций интерпретации регулято-
ров насилия. Рассмотрение данных форматов поможет дополнить концепции
миропорядка и международных отношений Х. Булла и С. Хоффмана за счет нор-
мативной трактовки форматов регулирования насилия (Г. Киссинджер). С такой
позиции автор анализирует вклады ученых в международные события, выявляя
их соотнесение с регуляторами насилия. Отступление от применения данных
регуляторов, происходившее в 1990–2000 гг., не устранило тенденции к сбалан-
сированному мирорегулированию в форматах полицентричного миропорядка,
обновленного международного права, нормативной мировой политики.
Ключевые слова: миропорядок; международное право; мировая политика;
форматы регулирования насилия.
V.M. Kapitsyn
Formats of regulation of violence in international relations
Abstract. The article discusses the formats of regulation of violence in
international relations in the framework of world order, international law and world
∗ Капицын Владимир Михайлович, доктор политических наук, профес-
сор кафедры сравнительной политологии Московского государственного универ-
ситета им. В.М. Ломоносова, e-mail: kapizin@yandex.ru
Kapitsyn Vladimir, Lomonosov Moscow State University, e-mail:
kapizin@yandex.ru
Political science (RU), 2016, Special issue
73
politics. The choice of formats is based on the tradition of classification of violence
regulators established by Hobbes, Grotius and Kant. Consideration of these formats will
help to complement the concepts of world order and international relations by H. Bull
and S. Hoffman with the normative interpretation of the violence regulation formats
(H. Kissinger). From this position, the author analyzes the contributions of scientists to
international development, revealing their correlation with the regulators of violence.
Certain deviation from the application of these regulators in 1990–2000 did not disrupt
the trend to a balanced global regulation in the formats of polycentric world order,
renewed international law, and normative world politics.
Keywords: world order; international law; world politics; regulation formats of
violence.
В спорах о полицентричном (многополярном) мире XXI в.
проявилась незавершенность общей теории миропорядка и между-
народных отношений [Баталов, 2005, с. 6]. В 2000-е годы вновь
развернулась дискуссия о «новом функциональном ядре» миропо-
рядка и его отношениях с остальным миром как проблема мироре-
гулирования [Шаклеина, 2012, с. 36–39]. 2010-е годы, особенно
после 2014 г., отмечены концептами, претендующими на вклад в
общую теорию нового миропорядка [Киссинджер, 2015; «Концерт
великих держав», 2014].
В статье ставится цель рассмотреть теоретические дополне-
ния к теории международных отношений (и миропорядка) и пред-
ложить их нормативную интерпретацию. Эти дополнения восхо-
дят к проблеме насилия в международных отношениях, а именно
его форматирования и обеспечения совместимости разных фор-
матов регулирования. Все актуальнее становится вопрос, насколь-
ко эти форматы могут обеспечить относительную устойчивость
международных отношений при полицентричном балансе сил.
В качестве методов исследования использовались системный,
компаративный, исторический.
Последние годы показывают, что достройка общей теории
миропорядка зависит от анализа форматов регулирования насилия
в международных отношениях. Работы Х. Булла и С. Хоффмана
могут служить основой для такого анализа. Следует учитывать и
вклад, который сделали Г. Киссинджер, З. Бжезинский, К. Уолтц,
Ф. Фукуяма, Э. Баталов, А. Богатуров, Ю. Давыдов, И. Лукашук,
Т. Шаклеина, М. Хрусталев, П. Цыганков и др. Формирование и
развитие теории насилия, в том числе регуляторов насилия, связа-
ны с именами Т. Гоббса, Г. Гроция, И. Канта, Ф. Ницше, М. Вебе-
Политическая наука, 2016, Спецвыпуск
74
ра, Ж. Сореля, Т. Адорно, М. Фуко, Н. Лумана, Д. Норта, Б. Вайн-
гаста, А. Гусейнова, М. Ильина, Б. Капустина, А. Никитина и др.
Без насилия не функционирует ни государство, ни междуна-
родное сообщество. Ф. Беренскоттер правомерно утверждает, что
мировую политику «собирают воедино отношения могущества»
[Berenskoetter, 2007, p. 1]. Справедливо утверждение, что политика
зиждется на «отсроченном насилии» [Мартьянов, 2010, с. 293], но
важно подчеркнуть также нормативное и культурное содержание
насилия [Капустин, 2003, с. 6]. Создание соответствующих инсти-
тутов и норм способствует форматированию регуляторов насилия.
Форматы миропорядка, международного права
и мировой политики
Понятие «международные отношения» отражает целост-
ность, что помогает выявить в качестве форматов регулирования
насилия миропорядок, международное право и мировую политику.
Эти форматы мы определяем нормативно, связывая их с предло-
жением М. Уайта и Х. Булла, выделявших гоббсианскую, гроциан-
скую и кантианскую традиции [Давыдов, 2003].
Гоббсианская (реалистская) традиция соотносима с образо-
ванием формата миропорядка, поскольку Т. Гоббс признавал огра-
ничение мощи и амбиций одного государства с помощью мощи
другого, что способствовало институционализации баланса сил.
Так можно объяснить возникновение европейского «концерта
держав» 1815 г., ядерного паритета США – Россия и других «осей»
миропорядка. Потенциал прямого и косвенного насилия со сторо-
ны великих держав продолжает играть важную роль и регулирует-
ся в основном с помощью формата миропорядка.
Гроцианский («интернационалистский») подход развития
международных отношений больше соотносим с форматом меж-
дународного права: он наиболее подвержен правовому нормати-
визму, «игре по правилам», созданию пространства, где каждое
государство обладает равными правами. В международном праве
олицетворяется принцип ООН «одна страна – один голос» и дру-
гие принципы, нормативные соглашения, обычаи, решения судов,
сдерживающие отклонения («мягкое право», «теневое право»),
оговорки сторон в договорах. Этот формат сам по себе не может
Political science (RU), 2016, Special issue
75
обеспечивать устойчивое регулирование насилия, хотя правовой
идеализм существует. Тем не менее мир стремится к постоянному
регулированию насилия с помощью международного права.
Кантианский подход («ценностный», или «универсалист-
ский») мы соотносим с форматом нормативной мировой политики,
которая обладает включением морального регулирования, широкой
свободы и ответственности при учете ресурсов и международного
контекста. Примерно с таких позиций выступал Вудро Вильсон.
Для мировой политики характерен наиболее широкий набор кон-
цептов регулирования насилия. Даже концепция «демократического
мира» предполагала внедрение демократии в современном мире с
помощью международного насилия со ссылками на примеры ок-
купации Японии и Германии [Барнет, 2004]. Доктрина Б. Клинтона
была нацелена на «консолидацию победоносной демократии и от-
крытых рыночных обществ» [Цыганков, 2012, с. 346–350]. Миро-
вая политика тяготеет к регулированию анархичного насилия с
помощью выстраивания иерархий, союзов, норм морали, согласо-
вания общих и национальных интересов, частных интересов ТНК
и НПО, сдерживания дискреций (односторонних несогласованных
решений) с помощью интеграции, миротворчества, согласитель-
ных средств.
Говоря об этих форматах, полезно к международным отно-
шениям применить концепт Г. Киссинджера о «равновесии между
легитимностью и властью» [Киссинджер, 2015, с. 49–50]. К регу-
лированию властных отношений с помощью силы обращен фор-
мат мировой политики, нередко включающий неформальные со-
глашения, коалиции, с применением как правил «честной игры»
(моральный универсализм), «мягкой силы», так и закулисных сде-
лок и вооруженной силы. Формат международного права исходит
из легитимности отношений, соответствия их определенным фор-
мальным правилам (нормам и принципам права). Но в равновесии
легитимности и власти (баланса сил) особенно велико влияние ус-
тановленного державами миропорядка; он создает реальные усло-
вия, когда достижимо такое равновесие.
Все форматы «треугольника» при обеспечении функцио-
нальной заданности (регулирование равновесия между легитимно-
стью и властью) должны постоянно дополнять друг друга, что по-
зволяет принимать оптимальные решения и склонять государства
к миру и сотрудничеству. Важнейшая задача взаимодействующих
Политическая наука, 2016, Спецвыпуск
76
форматов – не допускать чрезмерного роста силового доминирова-
ния какой-либо державы (союза государств) в ущерб общему миру.
В этом «треугольнике» связь форматов и соответствующих
институциональных средств довольно изменчива. Степень подвиж-
ности этих связей различается в разные периоды времени. Начиная
с Вестфальского мира, выстраивались международные отношения,
опирающиеся на признание государственного суверенитета, при-
вязку безопасности к балансу сил и ограничению масштаба насилия.
Вестфаль признал полицентризм в миропорядке, отделил религиоз-
ные вопросы от политики, установил доктрину суверенного равен-
ства, при этом не исключая войны для восстановления баланса сил и
притязаний на статус великих держав, но ограничивая масштаб и
интенсивность войн.
Венский конгресс 1815 г. путем согласования воль мощных
государств устанавливал миропорядок, названный «европейским
концертом великих держав» [«Концерт великих держав», 2014,
с. 24–25]. При этом Франция после поражения Наполеона была
включена в «концерт», поскольку без ее участия европейский по-
рядок был бы менее прочным. Такой порядок дал возможность
стабилизации международных отношений почти на 30 лет, а по
ряду оценок – и до рубежа столетия. Одна из причин дестабилиза-
ции (Крымская война, Франко-прусская война) – стремление Ве-
ликобритании и Франции найти порядок сдерживания притязаний
объединяющейся под эгидой Пруссии Германии [Киссинджер,
2015, с. 27]. Тем не менее Венский порядок делал Великобрита-
нию, Россию, Австрию, Францию, Пруссию (Германию) неустра-
нимыми элементами баланса сил. Г. Киссинджер, характеризуя
роль России в целом, писал, что она «сумела не допустить уста-
новления в Европе единоличного господства какой-то одной стра-
ны, выстояв против Карла XII Шведского, Наполеона и Гитлера,
тогда как ключевые континентальные элементы баланса сил ока-
зались поверженными» [Киссинджер, 2015, с. 38]. Но для взаимо-
связи трех форматов регулирования насилия еще не было доста-
точных условий: назревала повестка передела мира.
После Первой мировой войны в формате миропорядка воз-
никла «трещина». Суверенитет Германии был девальвирован Вер-
сальским договором 1919 г. и результатами Парижской конферен-
ции 1919–1920 гг. Из процесса укрепления миропорядка была
также исключена РСФСР. На финансово-экономических конфе-
Political science (RU), 2016, Special issue
77
ренциях Советской России (Брюссель, 1921 г., Генуя и Гаага,
1922 г.) и Германии (Генуя 1922 г.) были предъявлены жесткие
требования государств-победителей и их деловых кругов [Шуми-
лов, 2010, с. 38–42].
Г. Киссинджер считает, что западные союзники предопреде-
лили подписание Рапалльского договора, «подвергнув остракизму
две крупнейшие европейские державы посредством создания поя-
са малых, враждебных друг другу государств, а также посредством
расчленения, как Германии, так и СССР… это создавало максимум
побудительных мотивов, как для Германии, так и для СССР, пре-
одолеть идеологическую вражду и сотрудничать в деле подрыва
Версаля» [Киссинджер, 1997, с. 235].
Серьезный дефект состоит в том, что Устав Лиги Наций стал
составной частью Версальского договора [Рассел, Коэн, 2012]. Так
дискриминационная логика Версаля оправдывалась в моральном и
международно-правовом планах. Несбалансированный миропоря-
док повлек за собой искажение принципов международного права
и оправдание дискреционных решений держав-победителей. Гер-
мания частично выполняла условия договора, достигая новых и
новых уступок, однако среди немцев происходил подъем реван-
шистских настроений. Конференция в Локарно (1925) «была не
столько умиротворением Европы, сколько определением поля но-
вых битв» [Киссинджер, 1997, с. 245], так как фиксировала грани-
цы, признанные Германией и другими державами (на Западе). В то
же время границы на Востоке Германией не признавались.
После Второй мировой войны миропорядок установился в
новом качестве, что отразилось в Уставе ООН. Был закреплен
принцип уважения государственного суверенитета и целостности,
а одновременно и принцип самоопределения. В то же время уси-
лены позиции форматов согласования внешних политик госу-
дарств и международного права. Мировая политика после Второй
мировой войны использовала наследие общей ответственности в
борьбе с фашизмом. В относительной устойчивости Ялтинско-
Потсдамского миропорядка важную роль играли балансы и доми-
нанты миропорядка (ядерный паритет сверхдержав, разграничение
зон влияния и ответственности НАТО и Организации Варшавского
договора, право вето постоянных членов Совета Безопасности ООН).
Важным было согласование национальных и общих интересов в
мировой политике с помощью правовых актов ООН, двухсторон-
Политическая наука, 2016, Спецвыпуск
78
них и многосторонних соглашений государств, что позволяло пре-
дотвращать разрывы связей форматов «треугольника».
И тогда шли войны, происходили конфликты, но устано-
вившийся баланс сил в миропорядке создавал приемлемую «рам-
ку» для развития международного права. Это вело к совершенст-
вованию всех форматов регулирования насилия. В 1960-е годы
разработана теория мирного сосуществования двух мировых сис-
тем с разным общественным строем, обоснованная согласованием
воли государств [Тункин, 2009]. Формат международного права
достиг своего расцвета в 1960–1980-е годы и усилил нормативный
характер других форматов международных отношений: политика
«разрядки международной напряженности» и «челночной дипло-
матии» Г. Киссинджера снижала остроту противостояния США –
СССР, Израиль – арабские государства.
В 1970 г. принята Декларация ООН «О принципах междуна-
родного права, касающихся дружественных отношений и сотруд-
ничества между государствами в соответствии с Уставом ООН».
В 1972 г. подписаны два договора США и СССР: об ограничении
стратегических вооружений и ограничении систем противоракет-
ной обороны. В 1975 г. принят Хельсинкский заключительный акт.
В 1982 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию, вклю-
чившую Манильскую декларацию о мирном разрешении между-
народных споров [Абашидзе, Солнцев, 2012, с. 20–21]. Развива-
лись подотрасли международного права (в том числе права
разоружения, права разрешения конфликтов международного ха-
рактера, права международной безопасности), способствовавшие
оптимальной и устойчивой связанности форматов регулирования
насилия, усилению нормативного характера миропорядка и миро-
вой политики.
Глава МИД России С.В. Лавров писал: «…Сорок лет после
Второй мировой войны стали удивительно благоприятным перио-
дом для развития Западной Европы, которая была избавлена от не-
обходимости принятия собственных крупных решений и под своего
рода “зонтиком” американо-советского противостояния получила
уникальные возможности спокойного развития» [Лавров, 2016].
Обращаясь к концептуальному аспекту, отметим, что весо-
мым дополнением общей теории миропорядка становится положе-
ние Г. Киссинджера, что жизнеспособность миропорядка отража-
ется в «равновесии между легитимностью и властью при
Political science (RU), 2016, Special issue
79
достаточном внимании каждому элементу» [Киссинджер, 2015].
Он связал такое равновесие с механизмами мобилизации ресурсов:
«Вместе эти элементы создают условия, чтобы изменения проис-
ходили эволюционно. Если равновесие власти и легитимности
достигается должным образом, приобретается определенная степень
спонтанности в действиях. Проявления власти становятся перифе-
рическими и в значительной мере символическими; поскольку
конфигурация сил складывается в результате общего понимания,
ни одна из сторон не испытывает необходимости в мобилизации
резервов. Когда же равновесие нарушается, ограничения исчезают
и появляются возможности для реализации агрессивных устремле-
ний и выступлений непримиримых “актеров”; хаос длится, пока не
установится новая система порядка» [Киссинджер, 2015, с. 49–50].
От идеализма к новой империи
В начале ХХ в. бывший президент США Т. Рузвельт крити-
ковал принципы В. Вильсона за их идеализм и отрыв легитимно-
сти от власти (силы) [Киссинджер, 2015]. В последние десятилетия
ХХ в. подтвердилась справедливость этой критики. Из-за односто-
ронних дискреционных решений сверхдержав был нарушен фор-
мат миропорядка. В 1979 г. СССР ввел войска в Афганистан. США
поддержали силы, противостоявшие СССР. В 1986 г. США бом-
бардировали города Ливии без санкций Совета Безопасности ООН
(СБ ООН). Госсекретарь США Дж. Шульц провозгласил доктрину
«упреждающей самообороны», которую подтвердил и президент
США [Reagan, 1986]. Подобные акты вели к обесцениванию пол-
номочий СБ ООН, были чреваты изменением миропорядка как
формата регулирования насилия [Боуринг, 2011].
Тем не менее во второй половине 1980-х годов возобладали
иллюзии, что мир близок к идеализированному кантианскому
(вильсонианскому) порядку, основанному на общечеловеческих
ценностях [Doyle, 1983, p. 205–235]. Были надежды, что противо-
стояние НАТО и ОВД заменят механизмы согласования коллек-
тивной безопасности в СБСЕ (ОБСЕ). В 1985 г. началась пере-
стройка в СССР, его руководство поставило общечеловеческие
ценности выше национальных интересов, пойдя на ряд беспреце-
дентных уступок. Новый миропорядок соотносили с универсалист-
Политическая наука, 2016, Спецвыпуск
80
скими ценностями и движением к «глобальному праву», символа-
ми которых представлялись вывод советских войск из Афганиста-
на (1989), падение Берлинской стены и другие события.
В начале 1990-х годов широко распространилось мнение,
что проблем с «переходом» постсоветских стран к демократии не
будет, так как западные страны уже имеют опыт создания демо-
кратических форматов регулирования насилия [Rethinking the Rule
of Law, 2005, p. 5]. Некоторые ученые писали о «глобальном пра-
ве», от имени которого в войне в Персидском заливе в 1991 г. вы-
ступила нарождающаяся империя [Hardt, Negri, 2000, p. 180].
Но были и сигналы о дисбалансах, препятствующих нор-
мальному регулированию насилия. Секретный документ 1992 г.
«Рекомендации для оборонного планирования» оценил США «как
признанного гегемона», способного «не позволить какому-либо
государству в Западной Европе, Восточной Азии, на постсовет-
ском пространстве или в Юго-Восточной Азии подняться до по-
ложения регионального лидера, способного контролировать реги-
он, где у Америки и ее союзников есть интересы…» [цит. по:
Шаклеина, 2012, с. 135].
Отношения США и России оформились Кэмп-Дэвидским
соглашением от 1 февраля 1992 г. как «дружба и партнерство». Но
уже шла разработка концепции внешней политики администрации
Б. Клинтона, отраженной в документе Совета национальной безо-
пасности «Стратегия национальной безопасности вовлеченности и
расширения» (1994), а затем «Стратегии национальной безопасно-
сти в новом столетии» (1997), нацеленной на мировую гегемонию.
Распад СССР, самоликвидация ОВД и СЭВ привели к исчез-
новению биполярного миропорядка. Но вопреки заявленным
принципам «неделимой и равной безопасности», «широкого со-
трудничества без разделительных линий», США и их союзники
сохранили НАТО и стали расширять его состав. Роль ОБСЕ
(СБСЕ) была сведена к фиксации нарушений прав человека.
Возникли и концепции демократической империи, оправды-
вающие такой дисбаланс сил. М. Хардт и А. Негри писали о новом
миропорядке: «Наряду с глобальным рынком и глобальным пере-
мещением продукции возник глобальный порядок, новая логика и
структура правления, т.е. новая форма суверенитета. Империя есть
политический субъект, который регулирует эти глобальные обме-
ны, суверенная власть, которая правит миром» [Hardt, Negri, 2000,
Political science (RU), 2016, Special issue
81
p. xi]. Имперские форматы США были представлены как основные
для регулирования насилия. С. Хантингтон резюмировал, что
США, с одной стороны, требуют от других ограничения суверени-
тета, а с другой – сами не готовы к такому ограничению, из-за чего
их действия «выглядят как диктат (гегемония)» [Hantington, 2004].
Обозначились опасные сдвиги в характере участия США и
НАТО в разрешении конфликтов немеждународного характера.
Распаду Югославии способствовали не только внутренние кон-
фликты, но и позиция НАТО [Мертес, 2001, с. 144–145]. В 1999 г.
в бомбардировках государства, ослабевшего от эмбарго на постав-
ку вооружений, участвовали почти все члены НАТО. Был создан
Международный трибунал по бывшей Югославии. Возник дис-
криминационный вариант форматирования миропорядка.
Война в Ираке в 2003 г. также подтвердила стремление
США закрепить такой имперский формат миропорядка. Частота
дискреционных акций США свидетельствовала о стремлении из-
менить форматы регулирования насилия, основываясь на своем
собственном усмотрении, чтобы закрепить свою гегемонию.
Фр. Фукуяма писал, что «после окончания холодной войны США в
среднем примерно раз в два года предпринимали очередную по-
пытку построить какое-то государство» [Фукуяма, 2004, с. 85].
Форматы мировой политики, а вслед за ней и международного
права, теряли нормативный характер, обретенный в 1945–1991 гг.
НАТО представлялась в качестве глобальной организации:
«Партнерство НАТО направлено не только на страны Евроатлан-
тического региона, Средиземноморья и Персидского залива, но и
на страны в глобальном срезе, включая, в том числе, Австралию,
Японию, Республику Корею, Новую Зеландию, Ирак, Афганистан
и Монголию» [What is NATO, 2012, p. 7]. НАТО позиционировала
себя как глобальный регулятор международных отношений, не
уступающий ООН.
В 2000-е годы утверждалось мнение американских экспер-
тов, что устанавливается право США и НАТО на гибкое реагиро-
вание по вопросам гуманитарной интервенции и принуждения к
миру, а все страны, включая Россию, Китай и Индию, должны
признать обязательность соблюдения таких норм поведения [Haas,
2005, p. 26–27]. США стремились стать державой, формирующей
«однополярный» миропорядок. Как отмечали А.Д. Богатуров и
Т.А. Шаклеина, мировое сообщество было поставлено перед вы-
Политическая наука, 2016, Спецвыпуск
82
бором: признать или не признать США и НАТО глобальным регу-
лятором международных отношений, который диктует нормы во-
енно-силовой демократизации государств, регионов и субрегионов
[Богатуров, 2004; Шаклеина, 2012, с. 41, 55].
Единственная сверхдержава во внешней политике присвоила
привилегию использовать потенциал насилия, исходя из дискре-
ционных решений без селективного согласования. «Мы единст-
венное государство на планете, способное экспортировать безо-
пасность на постоянной основе, и у нас имеется достойный
послужной список в этом деле», – отмечал Т. Барнет [Барнет,
2004]. К союзникам применялась стратегия «мягкой гегемонии», к
соперникам – «жесткой гегемонии». По ряду параметров при по-
строении постбиполярного миропорядка США и НАТО воспроиз-
вели дефекты Версальского миропорядка, тормозя возвращение
России в число действующих великих держав.
Дефицит нормативности формата мировой политики
В ситуации кризиса миропорядка особую роль в регулиро-
вании насилия играет нормативная мировая политика, т.е. полити-
ка, учитывающая требования международного права, периодиче-
ски применяющая селективные согласования и сдерживающая
дискреционные действия отдельных акторов, чтобы поддержать
баланс сил, способствующий мирному сосуществованию. Для нее
характерно:
– согласование внешних политик многих государств;
– обеспечение наряду с решениями ad hoc долгосрочных
обязательств;
– формирование прецедентов и обычаев, признаваемых в
дальнейшем нормами международного права;
– определенная предсказуемость действий ведущих госу-
дарств;
– осознание общей ответственности как кооперативной цен-
ности;
– ведение информационных войн в рамках определенных
правил.
Разумеется, кризис миропорядка сужает возможности нор-
мативной мировой политики. В 1990-х годах обнаружился серьез-
Political science (RU), 2016, Special issue
83
ный дефицит такой политики. Сказались незавершенность ряда
соглашений США и СССР, маргинальное состояние России и зна-
чительное превосходство США и НАТО. Ряд государств, в том
числе небольших, не связывали себя обязательствами, что давало
им возможность «кочевать» между разными центрами силы (на-
пример, в ситуации с Восточным партнерством) [Мегатренды,
2013, с. 74].
Нормативность мировой политики осложнялась также с рос-
том числа субъектов мировой политики (распад государств, «рас-
творение» разделительной линии внешней и внутренней политики,
активизация негосударственных субъектов). Это не сопровожда-
лось выстраиванием балансов сил и потенциалов, а также их за-
креплением в международном праве. Изменилась международная
субъектность НАТО, состав которой расширился почти в два раза.
Шла подготовка к включению Грузии и Украины в НАТО. За ко-
роткое время режим в Грузии при помощи США увеличил расхо-
ды на вооружение в 30 раз, что подтолкнуло его к развязыванию
вооруженного конфликта в Южной Осетии (2008).
Дефицит нормативности мировой политики оборачивался
разрушением суверенитетов государств. Неверная оценка равнове-
сия легитимности и власти вела к новым вакуумам нормативности.
В 2011 г. внутренние протесты в Ливии были поддержаны Фран-
цией, Великобританией и США. К тому времени в мировой поли-
тике уже был легитимирован статус М. Каддафи, шедшего на ряд
уступок (включая отказ от ливийской ядерной программы). Тем не
менее СБ ООН передал вопрос о М. Каддафи в 2011 г. на усмотре-
ние прокурора Международного суда ООН [UN SC Resolution,
1970], где провели быстрое расследование. Цель – поддержка дис-
креционных политических решений НАТО с помощью процедуры
международного правосудия, чтобы склонить мировую общест-
венность к легитимации действий НАТО. СБ ООН 18 марта 2011 г.
принял резолюцию о введении бесполетной зоны над Ливией.
19 марта 2011 г. на Парижском саммите НАТО объявлено о вой-
сковой операции альянса против войск М. Каддафи [Шаклеина,
2011, с. 30]. После разгрома НАТО Ливия погрузилась в хаос.
Очевидно, что в условиях дисбаланса сил и потенциалов ве-
дущим регулятором насилия стал формат дискреционной мировой
политики сверхдержавы, перестраивающей на этой основе форма-
ты миропорядка и международного права. США и ряд государств
Политическая наука, 2016, Спецвыпуск
84
НАТО поддержали принятую 17 февраля 2008 г. декларацию о не-
зависимости Косова. Международный суд 22 июля 2010 г. вынес
консультативное решение о том, что эта декларация не нарушает
международное право [Advisory Opinion, 2010]. В политическом
дискурсе такие действия обозначили термином «незаконно-
легитимные акты»1, что на самом деле подрывало формат между-
народного права и нормативность мировой политики [Томсинов,
2016, с. 22–26]. К данному решению Международного суда апел-
лировали сторонники независимости Южной Осетии, Абхазии,
проведения референдума о независимости Крыма в 2014 г. (с по-
следующим воссоединением его с Россией), Донбасса. Усиливался
дефицит правовой нормативности и доверия в мировой политике,
что порождало фрагментирование и гибридизацию права, рост се-
паратизма [Пушкина, Федорова, 2011].
Мир столкнулся с дефицитом нормативной мировой политики,
ориентированной на долгосрочные цели [Мартьянов, 2010, с. 293].
Ярко это выразилось в подходах к урегулированию конфликта в
Сирии и в целом на Ближнем Востоке, где параллельно действова-
ли антитеррористические коалиции – одна во главе с США (номи-
нально более 60 государств), другая во главе с Россией (Россия, Иран,
Сирия, Ирак; с 2016 г. активно сотрудничает Турция). Кроме того,
арабские государства пытались создать третью коалицию.
Международные отношения – сфера, где нередко правовое
регулирование само по себе не решает проблем и остро необходи-
мы регуляторы не-права (баланс сил, оптимумы влияния, усмотре-
ния высших должностных лиц, непубличные личные договоренно-
сти, меры доверия), которые свойственны форматам миропорядка
и мировой политики. Правовая основа, особенно в области между-
народной безопасности, приобрела «размытый» характер. Между-
народное право дополнялось «новым обычным правом насильст-
венных контрмер», мнением СМИ и юристов, политической силой
в ответ на гуманитарное бедствие [Боуринг, 2011]. Этим объясня-
ются интерпретации резолюций СБ ООН о гуманитарных интер-
венциях [Тезисы, 2012], приводящие к дискреции в интересах до-
минирующей державы. Насилие, применяемое к определенным
1 У. Бек назвал войну в Ираке 2003 г. «гибридной, незаконно-легитимной
войной» [Бек, 2008, с. 184].
Political science (RU), 2016, Special issue
85
государственным режимам, включало в себя «незаконные, но ле-
гитимные» регуляторы.
В ущерб легальным форматам добавляется также давление
«теневых» регуляторов, активно проникающих в международные
отношения (биржи, инсайдерские группы, нелегальная перевозка
иммигрантов, наркокартели, торговля людьми и т.п.). Растет число
негосударственных военных компаний, действующих в районах
вооруженных конфликтов [Михайленко, 2012, с. 35]. Выдвигаются
такие экстремистские акторы, как Талибан, «Аль-Каида», ИГИЛ
(запрещенная в РФ), Ахрар-аш-Шам, Джебхат ан-Нусра, устанав-
ливающие c помощью террора и пропаганды свои принципы, нор-
мы и др.
Все это способствовало снижению нормативности форматов
регулирования насилия в международных отношениях, усиливало
нарушение равновесия между легитимностью и установлением
баланса сил в миропорядке.
Оценка тенденций к восстановлению
нормативности международных отношений
Парадоксально, но вильсонианские подходы служили усиле-
нию гегемонистских устремлений США. Тем не менее в 2000-е го-
ды сохранялись тенденции движения к полицентричному миропо-
рядку [Лавров, 2016]. Возвращение к форматам нормативной
мировой политики, а с этим и стабильного миропорядка, междуна-
родного права становится «осевым» направлением в обеспечении
безопасности мирового сообщества. На этом пути были опреде-
ленные успехи в нейтрализации действий, дестабилизирующих
форматы регулирования насилия. Предотвращена военная агрес-
сия США в Сирии; при сотрудничестве США и России выведено из
этой страны и уничтожено химическое оружие. Достигнуто согла-
шение Ирана и стран «шестерки» по иранской ядерной программе.
Удалось сохранить прежнюю несущую конструкцию миропорядка и
международного права (права постоянных членов СБ ООН).
Обозначился враг миропорядка, общий для всех государств, –
международный терроризм в лице реальных экстремистских орга-
низаций. США и Россия совместно инициировали разработку Ре-
золюции 2253 о борьбе с финансированием террористических
Политическая наука, 2016, Спецвыпуск
86
организаций ИГИЛ (запрещенной в РФ) и «Аль-Каиды» и добились
ее единогласного принятия СБ ООН 17 декабря 2015 г. Россия по-
могла в разминировании освобожденных в Сирии городов, поставке
гуманитарных грузов. Центр по примирению сторон при Мини-
стерстве обороны России помог присоединиться к соглашению о
перемирии в Сирии более 1 тыс. поселений. Турция с 2016 г. ак-
тивно сотрудничает с Россией в борьбе с ИГИЛ (запрещенной в
РФ). Под эгидой США и России проводились переговоры оппози-
ции и правительства Сирии в Женеве. По этому вопросу намечена
встреча в Астане, организованная Россией, Турцией, Ираном.
В ней участвовал посол США в Казахстане.
На Ближнем Востоке снижение роли США восполняется
усилением позиций России, Турции, Ирана, Китая. Борьба России
с терроризмом поддержана по ряду вопросов Ираном, Турцией,
Китаем, Индией, Египтом, Пакистаном, Афганистаном. Подобный
расклад сил характерен и в отношении оценки конфликта в Ливии.
Ход войн в Ираке и Сирии подтвердил прогнозы экспертов о ста-
новлении нескольких центров силы.
Б. Обама стремился поддержать доминирование США путем
создания трансатлантического (ТТИП) и транстихоокеанского
(ТТП) партнерств, в которых правила устанавливают США (Рос-
сия и КНР как участники не рассматриваются). Но эти проекты
вызвали протесты в ЕС и критику нового президента США
Д. Трампа. Судьба партнерств в том виде, как их выстраивал
Б. Обама, остается под вопросом.
Эксперты пишут, что произошел перелом в международных
отношениях, 2010-е годы ознаменовали окончание времени после
холодной войны. Международные отношения демонстрируют раз-
рыв с миром ранней постбиполярности [Торкунов, 2013, с. 11].
2017 год представляется началом новой эпохи [Лукьянов, 2017].
З. Бжезинский пишет о необходимости «тройственного союза или
ассоциации» США, Китая, России как «идеального ответа» на уг-
розы на Ближнем Востоке [Бжезинский, 2017]. С. Караганов гово-
рит о «мягком двухполярном миропорядке», в котором США (с
союзниками) работают вместе с Евразийским центром силы
(«Большой Евразией»), где доминирует КНР, но ее силы уравно-
вешивались бы влиянием Москвы, Дели, Токио, Сеула, Тегерана,
Джакарты, Манилы. При таком раскладе не совсем ясно будущее
место ЕС в архитектуре миропорядка. Необходима активизация
Political science (RU), 2016, Special issue
87
совместных усилий по сближению ЕС и России, иначе они превра-
тятся в младших партнеров США и КНР, утрачивая свое геополи-
тические влияние [Суслов, 2016].
Рассматривается возможность возвращения к «концерту
держав» на основе «треугольника» – США, Китай и Россия [Кара-
ганов, 2017]. «Концерт держав» – идея о совокупности коопери-
рующихся центров силы, позволяющей в XXI в. сформировать бо-
лее устойчивые нормативные форматы регулирования насилия.
Эта идея находит теоретическое подтверждение в международном
исследовании, выявляющем возможности создания «концерта ве-
ликих держав», разработки его норм и принципов, а также опасно-
сти, способные его разрушить. Рассмотрены критерии включения
в «концерт» [«Концерт великих держав», 2014, с. 35].
Создание модели такого «концерта» обещает открыть воз-
можности «перераспределения статуса» в рамках коллективного
лидерства, что коррелирует с концептом Г. Киссинджера. Такая
задача проще решается при ведении региональных интеграцион-
ных процессов. Это востребует форматы нормативной мировой и
региональной политики и конкретизации норм международного
права вплоть до инвестиционных и технических правил. В регио-
нах закрепляется «свое» коллективное лидерство, создаются инте-
грационные пространства с нормами, сочетающими универсализм
и культурный контекстуализм. Модель «концерта держав» учиты-
вает представленность государств как настоящих или потенциаль-
ных лидеров региональной интеграции («концерт 10», «концерт 13»
и «концерт 17») [«Концерт великих держав», 2014, с. 39]. При этом
необходима межрегиональная координация действий держав, в
том числе для поддержания интеграции на глобальном уровне.
Сочетание национального, регионального, универсального регу-
лирования насилия позволит разрешать конфликты, укрепляя
форматы миропорядка, мировой политики, международного права.
Все это дает основания для утверждений о сохранении в
перспективе полицентричного миропорядка [Выступление мини-
стра, 2016]. Такое осознание помогает выработать концепции пу-
тей перестройки форматов регулирования насилия за счет нового
баланса сил, формируемого в рамках полицентричного миропо-
рядка. Создание теории «концерта великих держав XXI в.» стано-
вится, наряду с положением Г. Киссинджера о равновесии леги-
Политическая наука, 2016, Спецвыпуск
88
тимности и баланса сил в миропорядке, важным дополнением об-
щей теории международных отношений.
Список литературы
«Концерт великих держав» XXI века – многосторонний диалог великих держав в
посттрансатлантическую эпоху. – М.: МГИМО, 2014. – 80 с.
Абашидзе А.Х., Солнцев А.М. Мирное разрешение международных споров: Со-
временные проблемы. – М.: РУДН, 2012. – 307 с.
Барнет Т. Новая карта Пентагона // Россия в глобальной политике. – М., 2004.–
№ 3. – Режим доступа: http://globalaffairs.ru/number/n_3225 (Дата посещения
24.12.2016.)
Баталов Э.Я. Мировое развитие и мировой порядок. – М.: РОССПЭН, 2005. – 366 с.
Бек У. Космополитическое мировоззрение. – М.: Центр исследований постинду-
стриального общества, 2008. – 336 с.
Бжезинский З. Кризис мировой власти и тройственный союз США, Китая и Рос-
сии // Россия в глобальной политике. – М., 2017. – 9 января. – Режим доступа:
http://www.globalaffairs.ru/global-processes/-185283225 (Дата посещения 24.01.2017.)
Богатуров А.Д. «Стратегия перемалывания» в международных отношениях и
внешней политике США. – М.: URSS, 2004. – 48 с.
Боуринг Б. Деградация международного права? // Неприкосновенный запас. – М.,
2011. – № 5(79). – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nz/2011/5/bb14.html
(Дата посещения: 16.12.2016.)
Выступление министра иностранных дел России С.В. Лаврова на XXIV Ассамб-
лее Совета по оборонной и внешней политике. Москва, 9 апреля 2016 г. – М.,
2016. – Режим доступа: http://www.mid.ru/foreign_policy/news/-/asset_publisher/
cKNonkJE02Bw/content/id/2217269 (Дата посещения: 7.07.2016.)
Давыдов Ю. Сила и норма. Мирорегулирование: Смена парадигмы // Вестник
Европы. – М., 2003. – № 9. – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/vestnik/
2003/9/dav.html (Дата посещения: 9.09.2016.)
Капустин Б.Г. К понятию политического насилия // Полис. Политические иссле-
дования. – М., 2003. – № 6. – С. 6–26.
Караганов С. Год побед. Что дальше // Российская газета. – М., 2017. – 15 января. –
Режим доступа: https://rg.ru/2017/01/15/sergej-karaganov-vozobnovlenie-dialogarossiia-
nato-oshibka.html (Дата посещения: 14.02.2017.)
Киссинджер Г. Дипломатия. – М.: Ладомир, 1997. – 848 с.
Киссинджер Г. Мировой порядок. – М.: АСТ, 2015. – 512 с.
Лавров С.В. Историческая перспектива внешней политики России // Россия в
глобальной политике. – М., 2016. – № 2. – Март/апрель. – С. 8–20.
Лукьянов Ф. «В 2017-м начнется новая эпоха». О главных итогах уходящего года //
Россия в глобальной политике. – М., 2016. – 22 декабря. – Режим доступа:
http://www.globalaffairs.ru/redcol/-18518185283225 (Дата посещения: 24.06.2017.)
Political science (RU), 2016, Special issue
89
Мартьянов В.С. Политический проект модерна. От мироэкономики к мирополи-
тике: Стратегия России в глобализирующемся мире. – М.: РОССПЭН, 2010. –
360 с.
Мегатренды / Под ред. Т.А. Шаклеиной, А.А. Байкова. – М.: Аспект-Пресс, 2013. –
448 с.
Мертес М. Немецкие вопросы – европейские ответы. – М.: Московская школа
политических исследований, 2001. – 336 с.
Михайленко А.Н. Теневая сфера в международных отношениях // Вестник РУДН.
Серия «Международные отношения». – М., 2012. – № 2. – С. 31–37.
Пушкина Д., Федорова А. Невыносимая легкость международного права? // Не-
прикосновенный запас. – М., 2011. – № 5(79). – Режим доступа: http://www.
nlobooks.ru/node/1056 (Дата посещения: 17.10.2016.)
Рассел Дж., Коэн Р. Парижская мирная конференция. – М.: VAD, 2012. – 53 с.
Суслов Д. В разных пространствах: Новая повестка для отношений Россия – ЕС //
Россия в глобальной политике. – 2016. – 11 июля. – Режим доступа:
http://globalaffairs.ru/valday/-18256 (Дата посещения: 8.08.2016.)
Тезисы по внешней политике России (2012–2018 гг.) / РСМД. – М.: Спец книга,
2012. – 32 с.
Томсинов В.А. «Крымское» право или юридические основания воссоединения
Крыма с Россией. – М.: Зерцало-М, 2016. – 132 с.
Торкунов А.В. Международные отношения в посткризисном мире: Взгляд из Рос-
сии // Вестник МГИМО-Университета. – М., 2013. – № 3(30). – С. 8–13.
Тункин Г.И. Теория международного права. – М.: Зерцало, 2009. – 416 с.
Фукуяма Фр. Строительство государства: Пособие для начинающих // Россия в
глобальной политике. – М., 2004. – № 3. – Режим доступа: http://www.
globalaffairs.ru/number/n_3233 (Дата посещения: 13.08.2016.)
Цыганков П.А. Политическая динамика современного мира. – М.: МГУ, 2014. –
576 с.
Шаклеина Т.А. Великие державы и региональные подсистемы // Международные
процессы. – М., 2011. – Т. 9, № 2(26). – С. 29–39.
Шаклеина Т.А. Россия и США в мировой политике. – М.: Аспект-Пресс, 2012. –
272 с.
Шумилов Ю.В. Роль Генуэзской конференции 1922 г. и международных конфе-
ренций 20–30-х гг. ХХ в. в развитии международного финансового права // Ев-
разийский юридический журнал. – М., 2010. – № 2(21). – С. 38–42.
Advisory opinion. Accordance with international law of unilateral declaration of interdependence
in respect of Kosovo july 22, 2010 // International legal materials. –
2010. – Vol. 49, N 5. – 54 р.
Berenskoetter F. Thinking about power // Power in world politics / Berenskoetter F.,
Willams M.J. (eds.). – L.: Routledge, 2007. – P. 1–22.
Doyle M. Kant, liberal legacies and foreign affairs // Philosophy and public affairs. –
Hoboken, NJ, 1983. – Vol. 12, N 3. – P. 205–235.
Haas R. The case for «integraton» // National interest. – Washington, 2005. – N 81. –
P. 24–35.
Политическая наука, 2016, Спецвыпуск
90
Hantington S. Dead souls. The nationalization of the American elite // The national
interest. – Washington, 2004. – N 75. – P. 5–18.
Hardt M., Negri A. Empire. – Cambridge (Mass.) ; L. : Harvard univ. press, 2000. –
496 p.
Reagan R. We have done what we had to Do // Washington post. – Washington, 1986. –
15 April.
Rethinking the rule of law after communism / Czarnota A., Krygier M., Sadurski W.
(eds.). – Budapest: Central European univ. press, 2005. – 388 p.
UN SC Resolution, 1970. – 107 р. – Mode of access: http://www.un.org/News/Press/
docs/2011/sc10187.doc.htm (Дата посещения: 12.10.2012.)
What is NATO? An introduction to the transatlantic Alliance. – Brussels, 2012. – 49 p
|